Осеннее
Огни башен мелькнули в небе у горизонта, а через секунду и весь город вылился из-за леса электрической рекой, как сталь выливается из конвертера. «Удивительно, — подумал я, — как эта серая громадина превращается по ночам в притягательное созвездие». Лучи различной расцветки забегали по стеклу автобуса, мимоходом выхватывая из тьмы глаза сидевших слева пассажиров. Я не обратил внимания, когда они сели, и не знал даже какого они пола или возраста, но глаза у них мерцали параллельным темпом, объединяя их в замкнутую релейную систему.
Так, глядя на появляющиеся из тьмы сверкающие города, я каждый раз представлял себе надвигающиеся галактики, чтобы днем видеть дымные промышленные сооружения и абсолютно лишенных блеска в глазах людей на улицах. Грин, большеносый чудак из Вятки, жил затем в провонявшей рыбой портовой дыре и превращал все это спокойно в отражающиеся в море огни Зурбагана и Лисса, в четкие изображения нереальных миров. Сам не знаю, почему такая ересь в голове перед каждым сияющим в ночи скоплением домов…
…Как во всяком перемежающемся бреду мечта сменяется воспоминанием, так и приближающаяся новогодняя елка ночного города под звучание задыхающегося от воя мотора вызвала из памяти позавчерашний вечер. Там был другой автобус, который умер, резво пробежав пару-тройку километров и хрюкнув напоследок. Пассажиры скорбно созерцали убегающую от них в лес ленту дороги и ждали, что шофер что-нибудь предпримет. Тот надел фуражку и ушел искать телефон. Я взял пакет и двинул вперед, перед этим поспорив сам с собою и самого себя в правильности принятого решения убедив морем отчетливых аргументов. Было еще светло, шагалось быстро. Вылезла луна, похолодало. Поблескивали лужи, ноги уверенно топали посредине дороги, благо имели уже опыт в этом деле. Прошел транзитную деревню, огромное поле, и вошел в лес. По прошествии получаса подумал: а ведь темно, вообще ничего не видно. Правда, дорога под ногами жесткая, сойти с нее можно, но сразу заметишь, вернешься. Через некоторое время снова подумал: а как это я даже ни разу на обочину не вылетел. Встречная машина осветила лужи по краям дороги, грязную грунтовку, деревья, вплотную подступавшие к ней, и меня, уверенно идущего точно по центру трассы. Загадка эта заставила меня остановиться и оглядеться. Дороги видно не было, луна в просеку не заглядывала, вода не отсвечивала. Небо, черное и безоблачное, смотрело на меня глазами звезд, геометрически вычерчиваясь ночными контурами — оно было другого черного цвета, нежели ровные громады деревьев слева и справа, и по этому звездному маршруту, как по Млечному пути, я и двигался, повторяя не извилины чавкающей дороги, а плавные повороты дороги в небе. Так я и дошел до дома, представляясь самому себе чем-то средним между Магелланом и астронавигатором. Зато около дома, потеряв ориентировку, влетел в грязь — ведь лес закончился, а звездная ширь от края и до края — это уж чересчур…
…Пошел город: фонари пробегали мимо автобуса, заглядывая внутрь, отбрасывая на пол чудовищные тени; светлые полосы сменяли одна другую: то сиреневые, то голубые, то розовые. Бутылка, валявшаяся в проходе, встречала каждую из них, поблескивая, как хамелеон, всякий раз новым цветом. Лица пассажиров слева выплывали из темноты карнавальными масками: определить их настоящую внешность я никак не мог…
…А вчера утром, проснувшись дома, я сразу увидел березу, стучавшуюся в окно: ее листья были непередаваемо золотого цвета на фоне необычно синего по осени неба. Вставать не хотелось, и я не знаю сколько времени пролежал, всматриваясь в лучи солнца и ультрамарина, соединявшиеся посредством окна в былинную картину. Листья, блескучая парча, почему-то напоминали мне звезды, приведшие меня домой, хоть на этот раз небо было наоборот светлее листьев, светлее отблесков на стекле. Зато потом, когда я уже пил чай, также рассматривая анатомию листьев, лепившихся к стеклу, слушая завывание ветра, который в предыдущий вечер шуршал в лесу столь близко и осязаемо, что поминутно казался мне шепотом и шагами наблюдающих за мной лесных тварей, а на поверку оказывался шелестом веток и шуршанием моего пакета, я уже думал иначе. Я размышлял о том, отчего это мне кажется такой замечательной картина гниющих на весу накопителей крахмала на фоне расцвеченного испарениями чудовищно толстого слоя азота. И настроение было уже другое, тем более, что предстояло немного поработать…
…А в салоне включили свет, и город спрятался за зеркалом, в котором шевелились и протискивались пассажиры. Водила, наскучив ролью междугороднего извозчика, перевозил и спешащих по мелким делам транзитных горожан. Я смотрел в окно, но теперь вместо огненных домов и залитых светом проспектов видел навалившихся на спинки сидений и поручни людей, не замечавших своих забавных отражений. Когда некий индивидуум, дышавший так, что стекло запотело, начал меняться с кем-то местами, судорожно выдергивая свою сумку из бутерброда двух других, я почему-то отчетливо себе уяснил, что не понимаю, где Грин брал себе персонажей, которыми впоследствии заселял свои города. Хотя вряд ли он разъезжал на транспорте скотовозного типа.
Автобус удалялся от города, и хотя в лобовом стекле еще мерцали его следы, сам он уже забрал своих внутренних пассажиров и лишь слегка фосфоресцировал напоследок. Пассажиры слева блестели бутылкой (не их ли и та, в проходе), и один из них на вопрос другого отвечал: «Да нет, здесь ничего нет, я знаю (дзинь), все это ОПТИКА».
Весеннее
Весна…
Отовсюду запахло навозом.
Грачи разорались.
Дороги в грязи.
Земля, что спала под тяжелым наркозом,
Вспотела ручьями.
И в этой связи
Прервалось автобусное сообщенье.
И черт с ним!
Мне в городе нечего делать.
Займусь огородом, обрядом священным:
Посадкой картошки, рассыпчатой, белой.
Березовый сок извлеку из стволов.
У них его много, не жалко, наверно.
И, если погода не будет прескверной,
Начну карасей ежегодный отлов.
Я произведу пару вылазок в лес,
Где первых бабур наберу полпакета.
Походы другие оставлю до лета,
Когда попросохнет,
И синих небес
Огромная чашка наполнится теплым
Небесным настоем, он с пивом хорош,
Напьюсь, и тогда лишь я в город потопаю, —
Там этот ерш
Днем с огнем не найдешь.
Летнее
Остановка в пути… За окошком привычный пейзаж.
Проезжал здесь не раз и ещё раз проеду, наверно.
Я со скукой взгляну в запылённый зелёный витраж
Самой обыкновенной дорожной российской таверны.
Как всегда, всё в пыли. Как всегда, здесь раздолье для мух.
То же синее небо над крышами редких домов.
Как в деревне, кричит на задворках таверны петух.
И застыли машины в сиесте полуденных снов.
Но я вдруг прокрутил эту ленту обратно в мозгах,
Отряхнул с группы кадров репейников тлеющий прах
И по-новому как-то увидел в них всю перспективу:
В этом доме я жил;
В этот — в гости под вечер ходил;
И в таверне пил пенное тёмное свежее пиво;
В это синее небо смотрел я другими глазами;
И недавно совсем этих псов по загривкам трепал;
Песни пел от души вместе с вечно хмельными друзьями…
Но поехал автобус, и кадр этот редкий пропал.
Закрутилась опять бестолковой судьбы кинолента.
Замерцал впереди разрежающий темень люмьер.
Никогда не дождаться мне в жизни повтора момента.
Только зрителем быть бесконечных и вечных премьер.
Александр Горохов
